Том 5. Чертова кукла - Страница 135

135

Жалобы,
Жалобы на Отца…
Жалость язвящая, жаркая,
Жажда конца,
Жалобы, Жалобы…

Узел туже, туже,
Путь все круче, круче,
Все уже, уже, уже,
Угрюмей тучи,
Ужас душу рушит,
Узел душит,
Узел туже, туже…

Господи, Господи, – нет!
Вещее сердце верит!
Боже мой, нет!
Мы под крылами Твоими.
Ужас. И стоны. И тьма… А над ним
Твой немеркнущий Свет!

О Польше

Я стал жесток, быть может…
Черта перейдена.
Что скорбь мою умножит,
Когда она – полна?

В предельности суровой
Нет «жаль» и нет «не жаль».
И оскорбляет слово
Последнюю печаль.

О Бельгии, о Польше,
О всех, кто так скорбит, –
Не говорите больше!
Имейте этот стыд!

1915

Ему

З. Р.

Радостные, белые, белые цветы…
Сердце наше. Господи, сердце знаешь Ты.

В сердце наше бедное, в сердце загляни…
Близких наших, Господи, близких сохрани!

1915

Он

Он принял скорбь земной дороги,
Он первый, Он один,
Склонясь, умыл усталым ноги
Слуга – и Господин.

Он с нами плакал, – Повелитель
И суши, и морей.
Он царь, и брат нам, и Учитель,
И Он – еврей.

1915

Второе Рождество

Белый праздник, – рождается предвечное Слово,
белый праздник идет, и снова –
вместо елочной, восковой свечи,
бродят белые прожекторов лучи,
мерцают сизые стальные мечи,
вместо елочной, восковой свечи.
Вместо ангельского обещанья,
пропеллера вражьего жужжанья,
подземное страданье ожиданья,
вместо ангельского обещанья.

Но вихрям, огню и мечу
покориться навсегда не могу,
я храню восковую свечу,
я снова ее зажгу
и буду молиться снова:
родись, предвечное Слово!
затепли тишину земную,
обними землю родную…

1915

Тогда и опять

Просили мы тогда, чтоб помолчали
Поэты о войне, –
Чтоб пережить хоть первые печали
Могли мы в тишине.

Куда тебе! Набросились зверями:
Война! Войне! Войны!
И крик, и клич, и хлопанье дверями…
Не стало тишины.

А после, вдруг, – таков у них обычай, –
Военный жар исчез.
Изнемогли они от всяких кличей,
От собственных словес.

И, юное безвременно состарев,
Текут, бегут назад,
Чтобы запеть, в тумане щрежних марев,
На прежний лад.

1915

Без оправданья

М. Г-му

Нет, никогда не примирюсь.
Верны мои проклятья.
Я не прошу, я не сорвусь
В железные объятья.

Как все, пойду, умру, убью,
Как все – себя разрушу,
Но оправданием – свою
Не запятнаю душу.

В последний час, во тьме, в огне,
Пусть сердце не забудет:
Нет оправдания войне!
И никогда не будет.

И если это Божья длань –
Кровавая дорога, –
Мой дух пойдет и с ним на брань,
Восстанет и на Бога.

1915

Страшное

Страшно оттого, что не живется – спится.
И все двоится, все четверится.
В прошлом грехов так неистово много,
Что и оглянуться страшно на Бога.

Да и когда замолить мне грехи мои?
Ведь я на последнем склоне круга…
А самое страшное, невыносимое, –
Это что никто не любит друг друга…

1916

Сентябрьское

Полотенца луннозелсные
на белом окне, на полу.
Но желта свеча намоленая
под вереском, там, в углу.

Протираю окно запотелое,
в двух светах на белом пишу…
О зеленое, желтое, белое!
Что выберу?..
Что решу?

1916

Сегодня на Земле

Есть такое трудное,
Такое стыдное.
Почти невозможное –
Такое трудное:

Это – поднять ресницы
И взглянуть в лицо матери,
У которой убили сына.
Но не надо говорить об этом.

1916

Непоправимо

Н. Ястребову

Невозвратимо. Непоправимо.
Не смоем водой. Огнем не выжжем.
Нас затоптал, – не проехал мимо!
Тяжелый всадник на коне рыжем.

В гуще вязнут его копыта,
В смертной вязи, неразделимой…
Смято, втоптано, смешано, сбито –
Все. Навсегда. Непоправимо.

1916

«Говори о радостном»

В. Злобину

Кричу – и крик звериный…
Суди меня Господь!
Меж зубьями машины
Моя скрежещет плоть.

Свое – стерплю в гордыне…
Но – все? Но если все?
Терпеть, что все в машине?
В зубчатом колесе?

Ноябрь 1916

На Сергиевской

Н. Слонимскому

135