– А я, отец Хрисанф, – начал Флорентий, – хотел уж спосылать за тобой. На днях думаю чтение устроить, – собрание то есть. Но чтобы поменее народу. Тебя, значит, с твоими, да только не со всеми, а по выбору, и еще у меня есть некоторые, совсем с другой линии… Думалось, не пора ли вместе потолковать.
Дьякон и обрадовался и насторожился.
– Тут из баптистского поселка, из Кучевого, должны быть люди… может, и подходящие для беседы, – сказал он осторожно.
– Вот, вот. Но только, извини меня, отче, ты в беседу пока не вмешивайся. Так, послушаешь, повидаешь, – здешние ведь люди, – а не налегай. Потом. Церковности в тебе еще много, а у них не тот дух. Прости за откровенность.
– Да понял, понял! – рассердился дьякон. – Не глупее тебя. Ты думаешь, я с этими баптистами не разговариваю? Из Кучевого скольких знаю, да на селе у нас, слава Богу. Не первый год вместе живем. А нынче я многим удочку закидывал.
– Напрасно, – произнес молчавший Роман Иванович. – И со своими у вас дела не мало.
Флорентий вступился.
– Да ведь тут много таких, которые с места сдвинуты и к баптизму склоняются. Их важно по дороге перехватить. Иван Мосеич Карусин вот, например. И в семье у него брожение.
– Да и Фокины, – подхватил Хрисанф. – Нет, у нас места благодатные.
Роман Иванович поднялся.
– Вы, отец дьякон, зайдите на днях, еще потолкуем вместе насчет собрания. Теперь ли его или погодить. Должен один петербургский человек приехать. Вам, отец дьякон, будет он в большое подспорье. Спасибо скажете.
Дьякон вскочил, стал собираться. Флорентий зажег фонарь, вышел с крыльца посветить.
Дождик унялся. Капала только откуда-то вода, стуча мелко и звонко. Темно, – будто черный занавес вокруг фонарного кольца. В кольце желтеют деревянные ступени и видны полы дьяконовой рясы, которые он суетливо запахивает.
– Прощай, отче. В яму не свались.
– Ничего, вылезу. Будь здоров. Да, Флорентий Власыч. Вот что?
– Чего еще?
– Ничего, так. Два слова тебе хотел сказать. Мишка-то где?
– Где, – на кухне, верно. Говори.
Дьякон сделал шаг по светлому кольцу фонаря, придвинулся туда, где, полагал, была невидна голова Флорентия, и зашептал:
– Скажу тебе, какой чудный слух у нас есть. Не у наших, а так, мне через пятых людей пересказывали. Может, и наши знают, да мне-то про это им неловко… Худого ничего, а только чудно несколько.
– Не мямли, дьякон. Начал, так и кончай.
Еще ближе пригнулся дьякон и дул прямо в ухо Флорентию, щекоча ему шею острой бороденкой.
– Насчет хозяина, Романа Ивановича. Мало его видят по здешним местам, говорить сам не говорит, все ведь ты да я. Но, конечно, слышат, вот приехал, вот уехал. Что такое?
– Дьякон, тебе говорю – не мямли! – уже совсем нетерпеливо и громко сказал Флорентий.
– Ну-ну, тише. Так вот, шушукаются, что, мол, не тайный ли царский доверенный… Да. За правдой следит, как на Руси правду отыскивают. Помогать послан. Втихомолку, потому везде враги, кругом окружили, так надобен один верный человек, чтобы дело праведное в глубокой тайности пока вел… А? Чего? Врут, небось?
Флорентий даже онемел на минуту. Потом опомнился. Сдержался.
– Дьякон, дьякон, и тебе не стыдно! И не глуп ты после этого? Извини меня. И что у тебя в голове делается? Нет, надо с тобой серьезно поговорить. Не о Романе Ивановиче, – о нем оставь, – о тебе, да о деле поговорим при случае. Иди-ка теперь с Богом.
– Да я, Флорентий Власыч, слух только… Надо ж знать, чего болтают. И не худое что…
– Не худое! Ладно, ладно, прощай.
В горницу Флорентий вернулся задумчивый. Сменцев уже прошел за перегородку, где против кровати Флорентия на широком, старом турецком диване была приготовлена постель.
– Ты уж ложишься, Роман?
– Да, меня порядком растрясло, дорога плоха. А ты чего кислый какой?
– Нет, так…
Флорентий махнул рукой.
– Дьякон этот несуразный, ей-Богу. Глупый, что ли? Роман Иванович потянулся под одеялом.
– Ничего, поумнеет. Варсиса вызываю сюда, хоть на недельку. Боюсь одного, как бы он духовное согласие не испугал. Не сам, – сам он ловкий, а ряса. Ты, Флоризель, не спешишь ли с общими-то собеседованиями? Чем от-дельнее кружки до времени, тем лучше.
Флорентий присел на край дивана.
– А ты надолго, Роман?
– Дня через два поеду в Лаптево, оттуда в Корзухино, еще куда-нибудь… Вернусь – еще поживу. Тебя хочу недели на три за границу отправить.
– Как, теперь? А здесь-то?
– Здесь не убежит. Варсис приедет. Да здесь найдутся люди. Нам спешить некуда.
Флорентий оперся подбородком на руку и задумался.
– Сестричку жаль, Роман. Тот промолчал.
– Ежели я в Париж поеду, к Ржевскому, так письмо бы хоть от нее свезти. Ты не взял?
– Может, будет записочка… Да я сам после тебя поеду. К Ржевскому, Флоризель, только не в Париж. Ну, поговорим вовремя, как следует. Теперь давай спать.
– Нет, постой… Не хотел было, да скажу, все равно. Сейчас дьякон меня расстроил.
И он подробно передал Сменцеву слух о «тайном царском доверенном».
К удивлению, Роман Иванович остался совершенно спокоен. Усмехнулся под усами, чуть-чуть вбок.
– Легенды какие-то пошли, – жалобно сказал Флоризель. – Да легенды ничего, без этого нельзя, но пустяки такие…
Сменцев поднялся на локте и пристально поглядел на друга.
– Дитя ты Божие, Флоризель, – произнес он почти с нежностью. – Будь спокоен, нечем тут расстраиваться. Легенды! Не то, что нельзя без этого, а так надо. Чем больше легенд, тем вернее успех. Таков народ наш. Во всякой легенде есть правда его порыва… А без порыва, без тайны, русский народ мертв.