Том 5. Чертова кукла - Страница 127

К оглавлению

127

– Вот я зачем, чтобы ты знал и ведал. К тебе придут нынче из твоих хуторские Влас да Никита и заречный Степан. Больше нельзя, они передадут, кому надо. Поговори им серьезно. Эту историю постараться тишком сбыть, чтобы как силы у нас не разбили. За свое крепко будем держаться. Правду помнить. К своему приготовляться. Лаврентьевцы – враги нам, да глупы они, связываться с ними нечего. Мы не свару меж себя затеваем, не такое дело, придется пострадать, так чтоб было за что. К весне, а не то к осени объявляться надо. Полсела наших, да Кучевые, да кругом много, и лаптевцы, и корзухинцы… Сам знаешь. Наше дело не здешнее одно, везде наши есть, дело российское. За Божью да народную правду постоим.

Дьякон слушал отрывистую речь Флорентия. Гладил бороденку. Трусил.

– Да разве ж не знаю. Передавала мне это все Иулитта Николаевна. Вот-вот, сейчас. Решено, значит, у вас от Романа Иваныча?

Флорентий быстро взглянул на Литту и встретился с ее радостным взором. Сошлись у дьякона, не сговариваясь. Оба ослушались Романа Ивановича – не сговариваясь.

Флорентий не остановился. Слова его делались все резче и определеннее. Никогда он так не говорил. Дьякон окончательно разволновался.

Никто, кроме Литты, не заметил сначала, что вошел румяный студент Геннадий и стоял у двери.

– Так понял? – и Флорентий поднялся.

– Чего уж не понял. Слава тебе, Господи!

– Предлагаю не ждать! – крикнул Геннадий. – Я давно именно так и понимал Романа Ивановича. Идея грандиозная! Довольно слов!

Флорентий обернулся, нахмурился и крикнул тоже:

– Нет! Молчи или убирайся вон! Случайными обстоятельствами нечего ускорять событий. Будет указано время. Кто не понимает, тот пусть не лезет.

– Да я понимаю, – оробел Геннадий. – Я сам вижу и с Романом Ивановичем несколько говорил. Конечно, лозунги еще не были достаточно определены, более втайне держались. Еще нужна организационная работа..

– У нас есть и северный, рабочий, союз, – продолжал Флорентий. – Надо установить с ним связь.

Дьякон спросил:

– Куда хозяин-то поехал?

– В Лаптеве будет, из города Наших повидает. От них лаврентьевцы ближе, так чтоб не было недоразумений.

– Директив, значит, тот же? – перебил Геннадий. – Ну ладно. Я в Кучевой сбегаю, Флорентий. Поговорю с ними посерьезнее. Уж коли Роман Иванович решил…

– Пойдем вместе. Дьякон, сиди же и помни. Заносись повыше, говори свободно, только смотри, нынче надо, чтоб обошлось.

– А не обойдется?

– Божья воля. Душу не продадим, конечно. Стоять за свое, а уж там как придется.

Литта поднялась тоже.

– Я выйду с вами.

В сенях схватила руку Флорентия.

– Ты ему скажешь? – прошептала торопливо.

– Нет.

– Хочешь, я скажу?

– Нет, сестричка. Бесполезно.

– Флорентий, но ведь нельзя же… Ведь уж мы начали… против него. Ведь он узнает, ведь он тоже не остановится. Что же мы будем делать? Так вышло: здесь или он – или мы…

Флорентий освободил свою руку. Они уже выходили. Литта увидела близко его бледное, точно каменное лицо.

Губы, впрочем, усмехались. И опять глядел он странно: печально и грубо.

– Флорентий, о чем вы думаете? – сказала она, переходя на «вы» в ярком свете дня.

– Где же Геннадий? – обернулся он, не отвечая. Литта рассердилась.

– Да нельзя так! Что это будет? Как хотите, я должна ему сказать. Бороться, так в открытую.

– Бессмысленная борьба.

– Пусть! И пусть же они все знают, что я и вы – одно, а он… пусть! Пускай выбирают. Довольно этой лжи. Любят! Скажите! Да кого, кого все вы любите?

– Литта, довольно. Молчите, слышите? Сестричка, родная, ты не знаешь, как ты помогла мне, как много… Не отнимай, родненькая, молчи, молчи, верь. Все будет, я знаю. Подожди, я скажу тебе, потом скажу. Молчи.

Перед ней в крошечном снежном дворике дьяконовом, у частокола, на морозном солнце, стоял он, нежный, измученный, прежний – и не прежний Флоризель. Не стыдился братской нежности своей, ни боли, ни веры, ни мольбы.

– Жалей их всех, деточка, жалей, люби. С любовью ничего не страшно, никакие призраки не страшны. Молчи.

Вышел Геннадий, розовый, бодрый. Литта двинулась от калитки направо, к замерзшей Стрёме – они вдвоем налево, по селу.

Сверкали снега. На селе шумно – у Стрёмы яркая, блистающая тишина. Чуть вьются хуторские дымы за речкой, за кудрявой купой белых деревьев.

«Куда я иду? Домой? Зачем?»

Остановилась. Нет, пойдет хоть домой пока, обогреться, а после ведь обещала опять Жуковым. Успеет.

Думала, думала. Ясно было: нет выхода. Повторила: нет выхода… но странно, нет и отчаяния в душе. Не оттого ли, что ей все равно, что любит и жалеет себя одну, уйдет просто – и не оглянется?

Не оттого. А безразумная вера живет сейчас в ней, Флорентий разбудил ее, и, должно быть, ей, этой вере, ясен выход… которого нет.

Глава тридцать шестая
Вместе

– Ладно, Василий, значит, так. Никого не слушай, свое помни. С Кучевыми уж где-где, а тут в полном будете сговоре.

Перед Флорентием, в морозных сумерках, у ворот усадьбы, стоят три мужика: один постарше, Василий, двое молодых. У Дмитрия, жениха Лены, лицо узкое как ножик, задумчивое и упрямое.

– Теперь идите. Я на тебя, Василий, надеюсь. А ты, Дмитро, помни, дело крепко завязано, так надо в разуме буть, прежде времени на рожон чтоб не лезть. Ни себе, ни другим воли не давай зря.

– Флорентий Власыч, позвольте еще высказать, – начал Василий. – Конечно, мы не понимаем, но я так, вслушиваясь, предрешал в себе насчет отца дьякона: мятущиеся мысли. Это довольно гладко, как вы поясняете, и мы всегда что за хозяина, что за вас – всей душой. Потому что правда истинная, и если со временем кровь пролить – тоже никуда не денешься. Теперь же, как вы окончательно пояснили, то тем более. А что отца дьякона касаемо, – он вот и по осени, и так говаривал – ясности совершенной нет. Наши тоже некоторые мекали: куда, мол, гнет? В каком смысле? Кучевые опять за него спорились. Мы бы рады, да как об нем разуметь?

127